– Третий месяц? – невольно переспросил старшина и даже слегка нахмурился.

Страна веннов по справедливости считалась гораздо более зимней, чем здешнее побережье. Там и сейчас снегу наверняка было по уши. А уж три-то месяца назад!.. Даром ли шутят про веннов жители Галирада, что у тех в каждой избе по две двери: одна как у всех людей, а другая – на крыше, зимой через сугробы перелезать. По такой поре да в тележке?..

Торговый гость стоял рядом, усмехался в усы и не торопился ничего объяснять. Однако паренёк, как видно, не впервые сталкивался с людским любопытством. Он ответил на невысказанный вопрос, сняв с упора и двинув вперёд ещё один деревянный рычаг. Кожаное днище, снабжённое для прочности деревянными рёбрами, плавно опустилось на землю, колёса же оторвались от дороги. Тележка сделалась ещё больше похожа на лодку. Сразу стало понятно, каким образом в ней можно было ездить по снегу и густым верещатникам. И даже небольшие речки с болотцами, наверное, пересекать.

– Изрядный умелец твой батюшка, – искренне похвалил стражник. Он сам вырос на корабле и понимал толк в разных приспособлениях, облегчающих жизнь странствующему человеку. Но тележка тележкой, а и обязанности не следовало забывать. И он спросил: – А ты, парень, сам чей будешь? Что-то я твоих знаков рода то ли узнать не могу, то ли вовсе не вижу…

И это было отчасти даже подозрительно, ибо мало кто так ревновал свою родовую честь, как венны.

– Моей семье, добрый господин мой, ни к чему особые знаки, – отвечал словоохотливый путешественник. – Потому что мы всюду дома, где лес есть, а там, где лес не растёт, венну и делать нечего, ведь так? Мы – дети Кокорины [1] : Хонга да Конда, Голомень да Разсоха, Мяндач да Железный Дуб… – Тут он улыбнулся и развёл руками, и стало понятно, что сейчас речь пойдёт о его собственном прозвании. – Ну и Коренгб [2] , конечно. Ибо как в добром лесу да без коряги? Никак!

Он густо окал, как всё его племя, и, произнося своё имя, выделил голосом последнюю букву, так что стражник даже не вдруг узнал знакомое слово. В Галираде его произносили иначе и с иным ударением: «кбренга». Старшина поневоле вздохнул про себя. Он, конечно, успел рассмотреть, что ноги парня даже под толстой меховой полстью [3] выглядели слишком худыми. И, пока тот возился с рычагами, совсем не помогали движению тела. Коренга был калекой. Вполне сообразно имени – корягой в красном лесу. Стражник подумал о том, что в городе, где он, островной сегван, привык чувствовать себя своим, этому парню из соседнего племени, пожалуй, придётся запастись терпением не только против суетного любопытства зевак. Весьма вероятно, что над ним ещё и за его выговор станут смеяться, начнут дразнить, имя на все лады перекраивать…

Старшине вдруг стало стыдно. Он ведь и сам едва не спросил, что за великая надобность посередь зимы погнала безногого из дому, от тёплой печки, от отцовой заступы, от мамкиных пирогов. Проглотив вопрос, которого нипочём не задал бы здоровому, он сказал:

– Товара, так понимаю, с собой не везёшь… Не пса ведь на продажу привёл?

Коренга улыбнулся ещё шире и обнял любимца за шею. Кобель переступил с лапы на лапы и смачно облизал хозяйскую щёку. Нет, братьями торговать тут никто не собирался.

– Я, – сказал молодой венн, – у тебя в городе, господин мой, не задержусь. Мне бы только узнать, не идёт ли в скором времени какой корабль в страну Нарлак, в город Фойрег.

Старшина сделал на своей дощечке пометку и кивнул.

– Об этом на причалах расспросишь. – Ему смерть как хотелось поинтересоваться, а хватит ли у венна денег на такую поездку. Но об этом, опять же, он не стал бы спрашивать человека, пришагавшего на своих двоих или приехавшего на лошади. Старшина хорошо знал, как легко обидеть калеку. Его родной батюшка некогда лишился руки, после чего дружная забота галирадской родни чуть не довела старого воина до беспробудного пьянства. Всё-таки стражник добавил, не удержавшись: – Вот что… Надумаешь заночевать на постоялом дворе, где ваше племя часто останавливается, выспроси госпожу Любочаду. Её всякий в городе знает.

– Спасибо, добрый господин мой, – наклонил голову венн.

Повозки торгового обоза одна за другой покидали площадку и, тяжко поскрипывая, въезжали в городские ворота. Скоро тронулся с места и Коренга в своей хитроумной тележке, и деревянный свод башни проплыл над его головой. Пёсьи когти и маленькие колёса застучали по уличным мосткам сольвеннской столицы.

ГЛАВА 2

За море, по нитки

Надобно молвить, в Галирад Коренга въезжал не без некоторого замирания сердца, и тому имелись причины помимо всем известной нелюбви веннов к большим городам. Сколько видел он на своём пути деревень и погостов, везде повторялось почти одно и то же. Из-под каждых ворот вылетали брехливые шавки – и непременно норовили если не куснуть его спутника-пса, то уж всячески его оскорбить. Правильный боевой кобель всякий раз изготавливался примерно наказать разномастных обидчиков, но движение поводка неизменно напоминало ему о вещах более важных, чем уязвлённая гордость. И он поневоле ограничивался тем, что расправлял боевым знаменем пышный хвост и не шёл, а выступал на напружиненных лапах – вот, мол, всем вам!.. А потом за тележкой Коренги увязывались дети и оказывались во сто крат хуже дворняжек, хотя бы потому, что пёс не мог послужить от них обороной. В лучшем случае они требовали прокатиться, а бывало, лезли чуть не на колени, без спросу хватались за рычаги. Нахальные дети, «безстудные», как выражалось его племя, росшие при торной дороге, могли ли они воспитаться иными? Поднимался шум, выходили взрослые… Да вместо того, чтобы усовестить расшалившихся чад, сами давали волю праздному любопытству. И что ему, замурошке такому, в родной избе не сидится, и где ноги оставил, и есть ли вообще они у него, ноги-то, или он пеньки прячет под полстью?..

И вот так – почитай во всяком селении, через которое пролегал его путь. Что же будет в большом городе, где, наверное, сто улиц? И на каждой живёт по сто человек?.. Мозоль на языке не нажить бы, пока от всех отболтаешься.

К его большой радости, всё оказалось значительно проще, чем он издали себе представлял. Похоже, торговый Галирад видывал виды, по сравнению с которыми его тележка в настоящие диковины не выходила. Следовало бы ему это понять ещё по поведению стражников, воздержавшихся от никчёмных расспросов. Да, на Коренгу оглядывались. Кто-то удивлённо поднимал брови, неожиданно заметив его или споткнувшись о колесо. Но, на том спасибо, толпа кругом ни разу не собралась.

Так что вскорости молодой венн уже сидел на большой торговой площади, у края шумных рядов, там, где начинались причалы, и смотрел на море и корабли.

Ни того, ни другого он никогда прежде не видел. Море было белёсо-голубым и спокойным, даже дремотным, и у него не было края. Лишь острова, неровным полукругом разбросанные в нескольких верстах от города. Такую необъятность ещё надо было постичь, примериться к ней. Непривычный взгляд Коренги помимо воли обшаривал окоём в поисках матёрой суши, он никак не мог отделаться от ощущения, что стоит въехать на горку или влезть на высокое дерево, и «тот» берег непременно появится. Умом он понимал, что это не так, но огромность пространств, таившихся за небоскатом, всё равно не желала укладываться в сознании. Всё же Коренга был сыном сухопутного племени. Его род сидел на речушке по имени Черёмуховый Юг, что бежала лесными чащобами к матери Светыни. Сама же великая Светынь для веннов текла не просто от родников к морю – она струилась из прошлого в будущее, соединяя и в то же время разделяя миры. Если венн хотел послать кого-то «подальше», он мог посоветовать вредному человеку сесть в лодку и уплыть по реке, ибо река мыслилась земным отражением Млечного Пути, не имеющего ни верховий, ни устья, но текущего из одной бесконечности в другую…