Чему в таком случае следовало уподобить море, поистине превосходившее всё ведомое лесному народу?

А ветер!.. Такого ветра, как здесь, тоже никогда не бывает в лесу. Разве на берегу обширного озера – и то отдалённо. Морской ветер не рвал с головы шапку, не выжимал слёзы из глаз… Но при этом дышал глубинной, удивительной мощью, которая только и может родиться в многодневном полёте над гладью, не чинящей преград.

Дивное и тревожное место, берег солёного моря, не зря почитавшийся у веннов когда-то границей населённой Вселенной!

И можно ли было на самом деле поверить, будто там, за великой водной препоной, кольцом обнимающей мир, находился не предел тверди земной, где можно руками потрогать склонившийся к Земле хрустальный купол Небес, не таинственная грань Исподнего Мира, обиталища грешных душ и Тёмных Богов, – можно ли было на самом деле поверить, будто там лежала точно такая же суша и жили будничной жизнью обычные люди, в точности похожие на самого Коренгу и на обитателей Галирада?..

Никак невозможно. Хотя, судя по всему, поверить было необходимо.

Коренга даже с завистью покосился на своего пса, без лишних раздумий вбиравшего ноздрями запахи горько-пряной морской соли, гниющих водорослей и простора. Счастлив зверь, всё принимающий как должное: так – значит, так, значит, так тому и положено быть! У людей столь счастливой способностью наделены только дети, ещё не опутанные знанием и жизненным опытом. И мудрецы, уже вырвавшиеся из этих пут и сумевшие понять: чем больше знаешь, тем чаще напарываешься на нечто, не пролезающее в ворота известных законов; и когда это происходит, нужно брать топор и должным образом подтёсывать ворота, а не пытаться силком вгонять в них окружающий мир. Коренга не был ни ребёнком, ни мудрецом… ни подавно собакой. Просто, в отличие от беззаботного пса, он ещё и размышлял над увиденным, старался осмыслить…

– Прости, почтенный, – обратился он к пробегавшему мимо разносчику пирожков. – Не скажешь ли, который из кораблей отправляется в страну Нарлак, в город Фойрег?

Белобрысый молодой галирадец для начала бросил псу кусок пирожка, нечаянно развалившегося на лотке. Кобель дёрнулся было за угощением, но тотчас опамятовался и, облизнувшись, отвернул морду.

– Ух, гордый-то, – то ли восхитился, то ли оскорбился пирожник.

– Это я так приучил его, почтенный, – пояснил Коренга, подбирая с земли упавший кусок. – Не все люди добры и порядочны, подобно тебе. Есть и такие, кто отравит чужую собаку просто ради забавы, а я своего пса берегу. Сам видишь, мне без него никак. – Он протянул пирожок кобелю и разрешил: – Ешь.

Лакомство мгновенно исчезло. Пёс даже начал было с надеждой поглядывать на лоток: вдруг ещё что прилетит? – но под строгим взглядом хозяина счёл за благо улечься возле тележки, словно забыв о присутствии щедрого незнакомца.

– В Фойрег? – туповато переспросил галирадец. – А что тебе там, в Фойреге?

Коренга мысленно вздохнул и ответил:

– Там, говорят, чудные нитки для кружев выделывают. Меня мать послала, велела купить.

– По нитки? – удивился парень. – Это ты по нитки в такую даль прёшься?

– У нас, – нахмурился Коренга, – если мать слово говорит, перечить не принято. Так скажи мне, сделай милость, который корабль в Фойрег собирается?

Галирадец, кажется, был настолько ошарашен его объяснением, что даже не поинтересовался: отчего это привередливая рукодельница послала в далёкий путь безногого сына, нешто других не нашлось?

– Во-он те два, – указал он Коренге рукой. – Тот большой аррантский и ещё другой, из камыша связанный, где чёрные люди… Видишь?

– Вижу, – кивнул Коренга. – Спасибо, почтенный.

ГЛАВА 3

Море, корабли и добрые люди

Он сразу сделал выбор в пользу аррантского корабля. Наверное, тростниковая лодья тоже на что-то годилась, раз сумела одолеть море, добираясь сюда аж из самой Мономатаны. И вообще, чернокожие мореплаватели, должно быть, о чём-то думали, вверяя ей свою жизнь. Однако крутобокий аррантский корабль выглядел гораздо надёжней. У него небось палуба ровная и прочная, сделанная из досок. Не надо гадать, как это тележка станет переваливаться по выпуклым камышовым связкам, стянутым верёвками… Не говоря уж о навязчивой боязни, что однажды среди ночи эти верёвки непременно развяжутся, пропуская тёмную и холодную воду!

Окончательно решившись, молодой венн въехал на причал, и вблизи аррантский корабль произвёл на него ещё большее впечатление, чем издалека. Как почти все венны, Коренга кое-что понимал в искусстве обращения с деревом и сумел оценить выверенную округлость гладких бортов, за которой – это чувствовалось безошибочно – стоял вековой труд потомственных корабелов. Да, такой корабль был воистину способен из конца в конец пересечь кажущееся бескрайним море и возвратиться обратно, не встретив беды!

И название у судна было хорошее – «Чагрбва» [4] . Кому жить в ладах с океаном, если не чайке?

Коренге понравилось даже то, что борт большого корабля был заметно выше причала, так что мостки вели вверх. На широких досках, правда, были набиты поперечные бруски. Они давали опору ногам сильных и здоровых людей – и препятствовали колёсам, по обидному свойству всякого порожка или ступени. Коренга, впрочем, сказал себе, что у аррантов наверняка сыщется гладкий всход, предназначенный для катания бочек. А если далее и нет, то так ли уж затруднит дюжих мореходов его тележка, маленькая и совсем не тяжёлая?

Он подъехал вплотную и с немалым волнением обратился к долговязому парню, стоявшему возле сходен. Судя по ошейнику на шее, парень был рабом. Коренга призадумался, как заговорить с ним, чтобы сразу расположить к себе и не задеть его гордость.

– Скажи, добрый корабельщик, – наконец проговорил он по-аррантски, – с кем бы мне переговорить о поездке на этом поистине славном корабле, если только не врут люди и он вправду направляется в Фойрег?

Языку заморского народа его учил соплеменник – бывалый купец, постигший немало иноземных наречий. Этот человек утверждал, будто получалось У Коренги неплохо, однако с урождённым аррантом до нынешнего дня беседовать молодому венну не приходилось. Проезжая улицами Галирада, он видел аррантов, слышал их молвь и с радостным изумлением убеждался, что, оказывается, впрямь кое-что понимает. Схожее изумление испытывает малое дитятко, когда впервые без помощи взрослых пожарит яичницу и обнаружит, что состряпанное съедобно: «Как настоящая!..»

– Обожди здесь, господин мой, я хозяина поищу, – поклонился раб, и Коренга возликовал, начиная верить в удачу. Зря ли говорила ему мать, когда собирала в дорогу: «Помни, сынок, люди не так глупы и жестоки, как нам иногда кажется. Всюду найдутся готовые помочь тому, в ком видят слабейшего. Хотя бы оттого, что тем самым подтверждается их собственная сила и удаль…»

Неожиданное происшествие, случившееся у края торговых рядов, отвлекло их обоих. Аррантский невольник стоял в ту сторону лицом, и ему достаточно было просто вскинуть глаза. Коренга, заключённый в скорлупу своей тележки, обернулся медленнее. Но и он успел заметить тень человека в серых лохмотьях, невероятно быстро удиравшего за угол большого лабаза. Туда, где начиналась путаница кривых, захламлённых и вонючих проулков, – изнанка изобилия, присущая всякому обширному рынку, тем более прибрежному. Спасительные дебри для разного рода ворья, коему, как известно, где ещё обретаться, если не около торга.

За воришкой тяжело бежал дородный, хорошо одетый сольвенн. Одну руку он простирал вперёд, то ли указывая, то ли грозя кулаком, другой неизвестно зачем придерживал пустое место на поясе, оставшееся от срезанного кошеля.

– Держи вора!..

Что было в том кошеле? Выручка от продажи выставленного на прилавок? Серебро из семейного сундука, взятое порадовать домашних долгожданной покупкой? Дорогое колечко, приобретённое для дочери или жены?.. По мнению Коренги – да, кажется, и большинства окружающих, – сольвенну можно было лишь посочувствовать. Не такому, как он, ловить легконогого и юркого беглеца. Народ, охотно повторявший клич обворованного, в погоню торопился не слишком. А городской стражи, как почему-то всегда в таких случаях происходит, поблизости не наблюдалось. Молодой венн даже заметил кое у кого на лицах улыбки. Так улыбаются люди при виде чужой и очень обидной оплошности, радостно сознавая, что сами-то не совершили подобного… на этот раз. Коренга и сам близок был к подобной улыбке, ведь его деньги, заботливо собранные роднёй, покоились в надёжнейшем месте, никаким ворам не доступном. Похоже, однако, такая самоуверенность оказалась греховной. Ибо чем ещё объяснить, что сольвенн, запыхавшись, остановился и, озираясь кругом, обратил гневливый взор не на кого иного – именно на него.